Советская морская новелла. Том второй - Страница 13

— Эй, в камбузе?.. Миронов, у тебя там кипит что-то, смотри, чтобы не убежало.

О его необыкновенном слухе уже складывались целые легенды. Моряки охотно преувеличивали удивительные способности своего акустика, а сам Семен Перчихин не слишком стремился разоблачать эти россказни. Он не прочь был и сам блеснуть своим действительно невероятным по чуткости слухом.

— Ну, Перчихин, что слыхать? — спрашивали его соскучившиеся в долгом и трудном походе подводники.

Перчихин, сидя согнувшись над своими аппаратами, приподняв один наушник и посматривая из-под него на заглянувших к нему товарищей, не спеша докладывал.

— Что слышно? Да всякое слышно. Вот катер пошел километров пять отсюда. На форту кто-то песни поет под гитару. Сейчас скажу, что поет. Ага! «Любил я очи голубые…» У гитары новый строй, только на одной струне слабина. Эх, тупоухие! Не в тон настроили… А вот сейчас камбала мимо нас проплыла. Определенно камбала. Треска не так ходит, у трещочки звук другой.

— Да будет тебе травить, — смеялись подводники. — Как же это ты рыбу можешь слышать?..

— Знаешь, какое ухо у меня пронзительное, абсолютный слух, — не сдавался Перчихин. — Я самую тихую тихость чую. Я слово слышу, когда оно еще к тебе на язык только ладится — как присесть… Ты его еще не сказал, может быть, оно у тебя еще только в мозгах шевелится, а я уже его слышу. Вот, например, Костя Миронов смотрит на меня, и вот он сейчас скажет: «Врешь ты все, травила несчастный!»

— И верно, что травила, — сердился кок.

— Ну вот, я же говорю, что слышал заранее. Ты же сам так и сказал.

Миронов отплевывался, махал рукой и уходил в другой отсек. А Перчихин кричал ему вдогонку:

— Иди, иди, а то у тебя в животе бурчит, это мне на барабанную перепонку действует.

— Эх, — говаривал мне не раз Перчихин. — Мне бы с моим слухом оперы на проверку брать, в лесу птицам голоса ставить, а я из-за данных военных условий должен фашистов прослушивать, всю их пакость. Довольно-таки неблагозвучно для моего слуха.

Как-то подводники решили подшутить над Перчихиным. Когда он однажды спускался вниз по скобяному трапу в круглом железном колодце, ведущем на дно лодки, снизу подставили большой мешок. Перчихин, не видя, ступил в него, мешок сразу вздернули кверху и, как только голова Перчихина показалась из люка, края мешка сомкнулись на ней. Мешок крепко завязали. Все молча отскочили в стороны, давясь от смеха, ступая на цыпочках.

— А ну, развязывайте, — послышалось из мешка, в котором барахтался Перчихин, — все равно я же слышу, кто это тут начудил. Миронов, не ходи на цыпочках, ты не балерина, все равно я твою походку знаю. А вон в том углу — это Валяев сопит. Не давись понапрасну, я и так тебя слышу. И Чубенку слышу, у него кишка с кишкой разговаривает. «Перехватил, говорит, хозяин борща…» А ну, живо развязывайте, а то я сейчас как выну бебут, да и распорю мешок к чертям на лапшу.

Пришлось разоблаченным шутникам освобождать Перчихина.

— Ну, у тебя же и ухи, — ворчал, выпутывая акустика из мешка, Миронов, — это же не ухи, а форменные звукоулавливатели.

Замечательный слух Перчихина уже не раз сослужил добрую службу в боевых походах лодки. Это он первым услышал тяжелый, зловещий водяной грохот, исторгаемый могучими винтами германского крейсера. Он тогда помог Звездину точно определить место и курс вражеского корабля. Командир, веря своему акустику, рассчитал дистанцию, и Перчихин, отстранив наушники, чтобы не быть оглушенным, услышал два тяжелых подводных взрыва. Это Звездин нанес двойной торпедный удар и вывел из строя один из лучших кораблей германского флота.

Другой раз, идя на большой глубине, Перчихин расслышал над собой какой-то странный, легкий стрекочущий звук, с трудом отличимый от шумов, которые были «своими», то есть принадлежали самой лодке. И Перчихин доложил командиру, что наверху — подводная лодка. Мало того, по непривычному звуку дизелей ухо Перчихина определило, что эта лодка не наша. Командир решил все-таки проверить, и на какую-то долю секунды подвсплыл и показал перископ. Он ясно разглядел крупную подводную лодку противника. Но фашисты тоже заметили перископ. Вражеская лодка стала быстро погружаться и выпустила торпеду по Звездину. Перчихин ясно слышал, как она прошуршала у него над самой головой, — прошуршала и ушла. И потом в морской глубине разыгрался смертоубийственный поединок двух подводных лодок. Бой шел вслепую. Противники не видели друг друга. Все зависело от акустиков.

Перчихин не выпускал врага из слуха. На лодке всем было приказано соблюдать тишину. Но гитлеровцы тоже притихли. Они, видимо, решили выждать. Часа три длилось это напряженное молчаливое выжидание на глубине, потом у фашистов, должно быть, сдали нервы, они пошли еле слышно, самым тихим ходом. Но от ушей Перчихина нельзя было скрыться. Он тотчас же доложил о маневре противника командиру. Звездин вышел в атаку и прямым попаданием торпеды размозжил вражескую лодку.

Следует добавить, что своей славой всеслышащего человека Перчихин пользовался не только в морских глубинах, но и на берегу… Так он познакомился с хорошенькой Дусей, подавальщицей в столовой подплава.

— Разрешите обратиться? — вкрадчиво произнес он, настигая Дусю недалеко от причала. — Чересчур много про вас слышал.

— Зря вы все говорите, ну, что такого вы могли про меня слышать? — возразила застенчивая Дуся, польщенная, однако, тем, что на нее обратил внимание прославленный акустик.

— Все слышал. Мне и телефона не требуется — беру на слух, невооруженным ухом. Имею такую способность. Другой и ухом еще не поведет, а я уже внял. Тем более, учтите — акустик я, Перчихин Семен, будем знакомы.